Руководитель Института Дальнего Востока РАН Кирилл Владимирович Бабаев в большом интервью для столичной газеты «Вечерняя Москва» о задачах и будущем ИДВ РАН, а также о своем научном и управленческом опыте.

Владимир Путин поручил увековечить память советского и российского этнографа Юрия Кнорозова, который стал известен после расшифровки письменности древних майя. Сегодня российские ученые продолжают открывать новые языки. Одним из последних стал язык зиало, открытый лингвистом, этнографом и исполняющим обязанности директора Института Дальнего Востока РАН Кириллом Бабаевым.

Список достижений Кирилла Бабаева способен впечатлить даже очень уверенного в себе человека. К 44 годам он успел получить несколько высших образований, защитить докторскую, открыть новый язык и первый в мире музей головных уборов народов мира, возглавить издательство, переплыть Босфор, посетить более 150 стран, стать лауреатом премии «Просветитель» за лучшую научно-популярную книгу на русском языке, создать Фонд фундаментальных лингвистических исследований, финансирующий гуманитарные научные проекты, и много чего еще. Может показаться, что это не человек, а инопланетянин: ну как еще объяснить такие разносторонние достижения? Однако сам ученый уверяет, что он просто испытывает драйв от всего, что он делает, и именно этот драйв ведет его вперед.

— Кирилл, с прошлого года вы исполняете обязанности директора Института Дальнего Востока РАН. Учитывая ваш бизнес-опыт, можно ли предположить, что НИИ будет выполнять какие-то прикладные практические задачи?

— Совершенно верно. Наша задача — создать научно-аналитический центр по современному Дальнему Востоку: это Китай, Япония, Корея и страны Юго-Восточной Азии. Нашими главными заказчиками являются МИД РФ, администрация президента и спецслужбы. Институт должен стать лидером не только в сфере фундаментальной науки, но и в производстве высококачественной аналитической информации, которая поможет в формировании государственной внешней политики.

Сегодня Россия осуществляет «разворот на Восток», и мы заинтересованы в том, чтобы выстроить максимально эффективные отношения со странами Востока, которые стали крупнейшими экономическими и политическими партнерами нашей страны — прежде всего с Китаем. При этом среди госчиновников, бизнесменов очень мало специалистов, которые хорошо представляют себе, что происходит в экономике этих стран, каким образом строится их внешняя политика. А ведь восточная ментальность существенно отличается от той, к которой мы привыкли, работая с нашими традиционными партнерами на Западе. Вот почему правительству очень нужна наша экспертиза в этой области: как выстраивать отношения, торговлю, налаживать финансовое взаимодействие в новых условиях. Без этих знаний восточный поворот просто невозможен. Именно мы можем максимально эффективно консультировать государственные органы и крупные корпорации.

— Вы себя как больше определяете — как ученого или управленца?

— Несмотря на то что я сам веду научную работу — пишу статьи, выступаю на конференциях, издаю монографии, — сейчас я в большей степени управленец. Я управляю крупным и важным институтом, перед которым стоит большая государственная задача, а также с недавнего времени руковожу факультетом Финансового университета при правительстве, у которого тоже есть важная задача — вырастить новое поколение востоковедов-китаеведов. Сегодня в науке очень большую роль играет качество управления. Выстраивание системы научного менеджмента поможет реформировать российскую науку по-настоящему и вывести ее на высший мировой уровень.

Жизнь в двух мирах

— Как вы вообще попали в бизнес, имея столько научных интересов во время учебы?

— Во времена, когда я завершал обучение, заниматься наукой было сложно просто потому, что она практически не финансировалась. Уйти в науку после окончания вуза означало для меня обречь себя на весьма незавидное существование. Поэтому я начал заниматься международными отношениями в бизнес-среде. После окончания МГИМО работал в крупных корпорациях. И это дало мне возможность устойчиво встать на ноги, после чего я смог уже начать научную карьеру: защитил кандидатскую, потом докторскую, занимался исследованиями Африки, затем Южной и Юго-Восточной Азии. Моя жизнь и сегодня проходит в двух мирах — науки и управления. Помимо руководства институтом и факультетом я занимаю должность первого вице-президента российского финансово-инвестиционного консорциума.

— По первому образованию вы — востоковед, специализировались на Японии и Корее. Как в вашей жизни появилась Африка?

— Я начинал свою научную деятельность в лингвистике. Моя кандидатская была посвящена сравнительному языкознанию, и при выборе темы для докторской я решил обратиться к африканским языкам. Они мало изучены, поэтому на них очень интересно апробировать методы сравнительного языкознания, там до сих пор можно сделать много важных открытий. Но за время работы я не только погрузился в Африку как лингвист, но и стал изучать культуры, этнографию, африканские верования. Написал несколько научных монографий на эти темы, учебник, а научно-популярная книга «Что такое Африка» стала настоящим бестселлером и получила национальную премию «Просветитель». То есть африканский период в моей жизни был изначально связан с докторской, но стал гораздо шире.

— Как вам удалось открыть и записать африканский язык зиало?

— На самом деле это большая удача для любого языковеда, потому что на сегодняшний день все языки и народы, казалось бы, уже открыты. Мне посчастливилось найти в документах миссионеров, работавших в свое время в Африке, упоминание неких «людей зиало», живущих в лесных районах Гвинеи. Я стал изучать литературу и больше нигде не обнаружил ни одного упоминания этого народа. Поэтому решил сам поехать и определить, действительно ли это неизвестный науке язык либо диалект соседнего языка.

Стоило немалых усилий попасть на их территорию, мне пришлось даже провести незабываемое время в гвинейской тюрьме по обвинению в шпионаже. Однако все закончилось благополучно, и я добрался до районов, где живут зиало. Оказалось, что это достаточно большой народ, порядка 30 000 человек. Он проживает на территории в 25 деревень.

При изучении их языка и сопоставлении с соседними выяснилось, что это действительно неизвестный науке язык. Я постарался его изучить, систематизировать материал и написал грамматику. В результате международная организация, занимающаяся сертификацией языков, признала, что зиало — действительно независимый язык.

Они как люди

— Во многих языках есть понятия, которые непереводимы на другие языки. Например, хюгге или базорексия. Какие необычные понятия есть в африканских языках?

— Чаще всего это названия природных явлений, животных, растений, которых у нас нет. В русском языке аналогов для них часто не существует. Также это могут быть названия местных плодов, блюд, напитков. Кроме этого, нужно понимать, что мы живем в городах с постиндустриальной компьютерной экономикой, а в Африке многие по-прежнему занимаются охотой или простейшим земледелием, поэтому у них лексика совсем другая. Например, каждая фаза созревания ямса имеет свое название, которое сложно перевести. У них может быть десять видов дождя. В русском языке для младшего или старшего брата, дяди по матери и по отцу нет отдельных терминов, а у них есть.

Или, скажем, указательные наречия места: в русском только «там» и «здесь». А в языках Африки может быть слово «там на холме», «здесь в низине», «там вверх по течению» и «здесь вниз по течению». Очень много таких слов, которые на русский язык переводятся целыми фразами.

— Вы как-то сказали, что попасть в гвинейскую тюрьму для вас было менее страшно, чем выйти из поезда на железнодорожную станцию в Индии. С тех пор прошло уже много лет: происходило ли с вами что-то более страшное?

— На самом деле я настолько привык к различным внештатным ситуациям в путешествиях и экспедициях, что страшно уже не бывает. Если есть голова на плечах, то со всеми проблемами можно справиться.

Недавно в Мексике я проезжал через территорию, занятую повстанцами-коммунистами. Они остановили мою машину, решив, что я американский турист, и потребовали огромных денег в качестве выкупа. Хорошо, что я владею испанским: я объяснил им, что я — русский коммунист, из самого СССР. Они довольно быстро признали во мне родственную душу и отпустили, даже подарки дали. Как-то в столице Йемена меня взяли в плен во время уличных боев, которые я пытался сфотографировать. Я попытался рассказать, что Россия — дружественное государство. Меня отпустили, на прощание дали возможность сфотографироваться с командиром боевиков. Такие вещи происходят довольно часто. Знание языков, конечно, спасает во многих ситуациях, особенно во всяких необхоженных регионах мира.

— Все ли языки легко вам даются или есть те, которые вы начинали учить и бросили?

— Изучение языков сильно зависит от того, насколько тебе нравится тот или иной язык. Для меня языки как люди, каждый из них обладает определенным характером. В некоторых языках меня может заинтересовать красивая фонетика, а где-то — интересная грамматика или письменность. А какие-то языки мне кажутся скучными или просто неприятными по звучанию. Вот к немецкому так и не появилось большой любви. А из тех, которыми я хорошо владею, мне нравятся французский, литовский, арабский. На этих языках я всегда с удовольствием читаю и разговариваю. Сейчас в связи с работой в Институте Дальнего Востока усиленно изучаю китайский язык. И он мне тоже интересен, потому что позволяет окунуться в культуру страны, а эта культура очень древняя и самобытная. Язык — это всегда ворота в культуру.

— Были ли у вас вдохновители, которые зажгли в вас интерес к науке?

— На каждом отрезке жизни у меня были разные учителя. Например, мои первые научные руководители, академики Сергей Старостин и Анна Дыбо, привили мне интерес к сравнительному языкознанию. А когда я стал заниматься Африкой, мне очень помог профессор Валентин Выдрин. Каждый период моей жизни сопровождался людьми, которые давали мне вдохновение. Хотелось бы думать, что сейчас и я могу кого-то из молодежи вдохновить на то, что кажется мне интересным.

Ни пробок, ни вечеринок

— У вас огромное количество занятий: и наука, и управление, и нумизматика, и музей головных уборов, и спорт. Расскажите, как вы планируете свой день, чтобы все это успевать?

— Я думаю, что если есть цель, то будет и стимул. Цель дает драйв, топливо для того, чтобы заниматься делом и стремиться дальше за линию горизонта. К примеру, когда я занимался триатлоном, у меня была цель пробежать Ironman — самую сложную гонку для непрофессионалов. Только это заставляло с утра пробегать по 30 км или проезжать на велосипеде по 100 км.

— Но ведь, пока вы бегаете свои 50 км, вам пишут, звонят. Как не отвлекаться на это?

— Это действительно непростая задача, и не все успеваешь сделать. Я даже разработал целую систему управления собственным временем, которая позволяет успевать хотя бы что-то. Я встаю в 7 часов, ложусь около 12. Два раза в неделю с 8 до 10 я занимаюсь языками. С утра у меня мозг лучше работает, и в это время никто не отвлекает. А уже с 10 начинается трезвон, эсэмэски, письма, совещания. Я предпочитаю не тратить время на пустопорожние встречи в формате «как дела», не хожу на вечеринки, не стою в очередях и пробках. Мне легче прыгнуть из машины и добраться на метро, трамвае, самокате или пешком, но вовремя. Я стараюсь минимизировать совещания, сделать их максимально конкретными, эффективными и быстрыми. Ну а если говорить о руководстве, то делегирую какие-то вещи команде — а команды у меня прекрасные.

— К 44 годам вы многого добились и в науке, и в бизнесе, и даже в спорте. Есть ли план к 50-летию?

— Конечно, есть. Я живу этими планами: составляю их на год и на десятилетия! У меня есть мечты, которые я пытаюсь превратить в планы, а потом выполнить. Из Института Дальнего Востока мы планируем создать ведущий научно-аналитический центр, который будет «главным по Китаю». Если говорить о факультете, то я, конечно, хотел бы, чтобы он стал ведущим в стране по подготовке специалистов по международной экономике, в том числе и восточной.

Есть еще много прикладных задач, которые вписываются в эти большие цели. Кроме этого хочется сдать государственные экзамены и получить сертификаты о свободном владении 12 языками — такого я ни у кого не видел. Пока этих сертификатов у меня только 7. В спорте тоже есть цели: я занимаюсь штангой и хочу к концу года получить звание кандидата в мастера спорта. Поскольку я никогда в жизни этим не занимался, то дается это нелегко, и для меня это вызов. Мне хочется посетить все страны мира, причем не просто на один день заехать, а глубоко попутешествовать и понять их.

Полностью публикация доступна на сайте газеты «Вечерняя Москва»>>>